Телефильм сегодня, а есть ли специфика?

При рождении своем ТВ было соблазнительно схоже с кинематографом, однако несмотря на это довольно быстро самоопределилось вплоть до отделения во всем, что не касалось видов и жанров художественных. Не было аналогов в кинематографе ни прямой передаче, ни игре с участием зрителей, ни хроникальному репортажу с места событий. Пришлось неигровому телевидению немедленно после рождения искать собственные жанры, ходы, приемы — и они нашлись. С телевизионным кино дело обстояло по-иному. Оно не начинало своего развития с нуля, а сразу догадливо взглянуло в сторону уже существующего искусства и пошло за ним. Благо фундамент был тем же: экран, пленка, монтаж, драматургия. Но многим казалось: если появилась новая коммуникация, значит, тут же должна объявиться и новая художественность.



Она вроде клада — где-то спрятана, но надо искать. Вот тогда-то и была объявлена искомая «специфика», которая, по совести говоря, не найдена до сих пор. Так и живем в преддверии рождения новой телевизионной драматургии для художественного фильма, новых телевизионных жанров, нового — телевизионного — контакта героя и зрителя. Ждем. И, едва заметим признаки нового, своего, необычного — стремимся к обобщению, не дожидаясь подтверждений. Могла бы и я привести цитату из какой-нибудь своей старой рецензии, где требовала, жаждала специфики, которая, казалось, не появляется по причинам, лежащим за пределами искусства, где-то в безынициативной душе сценаристов и режиссеров. И блуждала, отыскивая хоть какие-нибудь признаки этой великой всеобщей специфики. Из всего перечня видов и жанров хочу выделить только одно — фильм, чтобы посмотреть, насколько соответствует реальности утверждение о том, что его создание связано с «телевизионным творческим актом».

По всей вероятности, благодаря ему обыкновенный фильм должен на территории телевидения превратиться в фильм телевизионный, то есть несущий в своей конструкции ряд качеств, которые присущи только телевидению. Не стоит доводить это предположение до абсурда: телефильму не может быть свойственна абсолютная новизна языка и формы — по отношению к кинофильму. Так или иначе он есть продолжение и ответвление кинофильма обыкновенного, так сказать, «фильмус вульгарней. Встречались ли мы на практике с телефильмами, носителями новых, не свойственных кинематографу элементов языка или формы — но таких, которые ни под каким видом не могли бы стать составной частью структуры кинофильма? Боюсь, что такого примера мы не найдем на телевидении, хотя в кино, бывало, появлялись фильмы, которые в чем-то были безусловно близки телевизионным неигровым жанрам и в этом смысле несли в себе черты «специфичности»...

«Клео от пяти до семи» режиссера Аньес Варда, я Нюрнбергский процесс Стенли Крамера или «Мари-Октябрь». Всем этим фильмам свойственно — как и неигровым жанрам телевидения — стремление к полному или частичному совпадению экранного и реального времени: как в передачах типа КВН или студийных встречах со зрителями. Смотря такой фильм, зритель чувствует себя свидетелем происходящего. Для него такой фильм сродни любому репортажу, не суть важно откуда; с места преступления, из парламента или со стадиона. В данном случае он смотрит репортаж из жизни Клео или репортаж о заседании суда присяжных.

Конечно, это не то мезапрограммированное, художественно не обусловленное время и движение камеры, которое мы наблюдаем, если случайно подключимся к трансляциям технического канала. Несмотря на неприхотливость сюжетов, степень их условности достаточно велика, ибо перед нами — примеры жесточайше выверенной конструкции, отбора, иначе говоря — волеизъявление режиссера, выраженное в формах нетрадиционной драматургии. Появились все эти фильмы в пору, когда наше телевидение уже существовало. Но почему-то оно не ухватилось ни тогда, ни позже, за подсказанный кинематографом тип сюжете. Нет такого телефильма! А тем временем мы то и дело пытаемся уловить микроны своеобразия там, где его нет, и остаются в наших руках пока лишь гипотезы да предположения о том, каким оно может быть — или должно быть — это «специфичное» телевизионное кино. Мы предполагаем, что этот клад обязательно будет найден. А если его нет вообще?

Пора бы уже оперировать не только предположениями и теоретическими выкладками, но и статистикой. На один телефильм, в котором можно усмотреть хоть какие-то «аномалии», приходятся десятки, если не сотни телефильмов, которые можно счесть за близнецов любого кинофильма. Порой они, действительно, настолько схожи, что лишь большим усилием воли и памяти можно вспомнить тот короткий титр между маркой студни и названием, гласящий, что сие произведение исполнено по заказу Гостелерадио или в объединении «Экран», Этот титр является единственным вестником или той самой «спецификой», которая отличает его от кинофильма. Можно построить не очень оптимистическую, но тем не менее основанную на реалиях посылку с отрицательным зарядом: обычный телевизионный фильм никакой специфики не содержит. Позвольте в доказательство, с помощью доморощенной, но тем не менее тщательно отобранной статистики, привести некий ряд телефильмов. Найдется ли среди них хоть один «специфический»?

За первые четыре месяца этого года по Центральному телевидению были показаны следующие работы Гостелерадио (сюда не входят многосерийные фильмы, речь о которых впереди): «Первый рейс», «Неизвестный солдат», «Кража», я Три дня и два года», «Встреча перед разлукой», «Мелодия на два голоса», «Мираж», «Соломенная шляпка», «Далекий голос кукушки», «Песнь о любви», «Последний визит», «Созвездие любви», «Возвращение Ольмеса», «Дверь, открытая для тебя». Стоп! Ни одной работы, хоть в чем-то содержащей «специфику». И именно такой — или подобный — ряд телефильмов является пока — оставим лазейку для оптимистов! — реальностью телевизионного кино. Мне часто кажется, что слово «телевизионное», когда речь идет о фильме в одну-две серии, совершенно не нужно. Оно лишь путает координаты. Если же говорить о штучных примерах фильмов «непохожих», то вот пример — «Жизнь Бетховена», режиссера Бориса Галантера.

Только пример, я думаю, плох, потому что в этой прекрасной работе мы видим не обновленную телевидением структуру, а сильное стилевое своеобразие, впопыхах его можно принять за новое художественное качество, телевидением рожденное. Но давайте проделаем мысленный эксперимент, представим, что «Жизнь Бетховена» показывают в кинотеатре. Возможно ли это? Вполне. Большой экран скорее всего отнесется к такой работе как к экспериментальной с точки зрения языка. На колоссальный зрительский успех такая лента рассчитывать не может, как, впрочем, и многие другие кинофильмы высокого класса. Но — что самое главное для нас — неприемлемой для кинотеатра такую работу считать нельзя. Она непривычна для кино, но и не противоречит его природе и возможностям.

Зайдем с другой стороны. Если признать, что существует особое искусство телевизионного фильма, то одновременно надо признать его право и даже обязанность не только на собственную структуру, но и на собственную эволюцию, без которой организм может считаться мертворожденным. Режиссеры, которые снимали первые фильмы для телевидения, не думали ни о какой специфике, стремясь грамотно повторить все то, что уже было пройдено кинематографом, «Ограничителем» выступал лишь малый экран. Была создана устойчивая легенда о том, что ему не по плечу общие планы. В остальном ставился знак равенства. Прошло тридцать с лишним лет. Какова эволюция телефильма? Или, может, срок слишком мал для того, чтобы успели проступить неповторимые черты?

Давайте-ка посмотрим в сторону старшего брата, который так же носит гордое название «экранного искусства», являясь при этом первым среди равных. Через тридцать лет после его рождения уже целая эра прошла — и завершилась: все немое кино со всеми его течениями, школами, стилями. От младенческого увлечения театром — через экспрессионизм, авангард, кинематограф монтажный, типажный, интеллектуальный, через экранное преломление сюрреализма... И после этого — новый этап, звуковое кино, резко изменившее и драматургию, и язык искусства. А все вместе — развитие собственного языка, становление собственной драматургии, множественность школ и течений — признаки эволюции, движения, жизни. Три с половиной десятилетия жизни телекино: без школы, направлений, разнообразия стилей, без восхождений и провалов. Телевизионное кино, присоединившееся к большому кинематографу именно в период интенсивного его рывка, позаимствовало не авангардные средства, а устоявшиеся, апробированные. Основываясь на них, телекино с самого начала могло бы пойти дальше, позаботиться проявлением в себе именно незаемных качеств, но почему-то повело себя осторожно, не тревожась экспериментом и риском. А что если сделать такое предположение: природа телевизионного художественного фильма ничем не отличается от природы обыкновенного кинофильма и в силу этого никакой специфики содержать не может?

...А ведь рядом с художественным телефильмом успешно развивалось свое, истинное cвoe. По собственным законам, по собственным путям и тропинкам, как бы оттеняя наше предположение о родственности телефильма и кинофильма. Неигровое телевидение изобретало новые жанры, которые делали его настоящим посредником между зрителем и многообразной реальностью. И рядом же возник телевизионный спектакль, который за три десятилетия претерпел множество изменений — от прямой трансляции из студии, описанной В. Саплаком, до стилистически изощренных, никак не похожих на театральный спектакль, но тем не менее несущих все основополагающие качества театра, телеспектаклей семидесятых годов — постановки А. Эфроса, В. Фокина, Р. Виктюка. Телеспектакль успел претерпеть взлет семидесятых и падение, наметившееся в восьмидесятые годы. Мы можем уже говорить и о телеспектакле авторском, когда вспоминаем «Бориса Годунова», например, или «Кузене Понев». И В то же время с телеэкрана не уходит, принося свою благородную пользу, спектакль, повторяющий театральную постановку... То, что называется «телефильмом», говорит только о нашей привычке называть созданное для телевидения именно так, Телефильм — это не обозначение особых художественных данных. Это обозначение принадлежности.

И все-таки, неужели совсем не имеет оснований миф о специфике? Предполагаю, что в ходе чтения этих выкладок у меня уже появился оппонент, которому поднадоели суждения, основанные на отрицательных посылах: нет, не содержит, не обладает... И он уже готов подсказать мне ехидной репликой упущенное мною. Попытаюсь его опередить, торопливо произнеся: многосерийный телефильм! Существует граница, никем и никогда не утвержденная: многосерийным можно считать тот телефильм, который, как правило, состоит из четырех и более серий. Иначе говоря, тот, который уже перевалил за величину, возможную и привычную для кинематографа. За этим перевалом и начинается собственно телекино, поскольку в эстетике величина — качество небезразличное. Оно формирует жанр, стиль, тип сюжетосложения. Телесериал своей структурой копирует одно из главных качеств телепрограммы. Сетка каждого дня представляет собой то или иное количество ячеек — серий бесконечного цикла. Телесериал имеет предшественников, появившихся в пору еще докинематографическую. Публикация романов «с продолжением» в журналах или приключенческие истории — все те же серии, порциями приходившие н читателям. А ныне уже зритель втягивается в многосерийное телеповествование. Существуя параллельно реальной жизни зрителя на довольно долгом временном отрезке, оно становится ее спутником, а порой даже и заменителем: реализует мифы, компенсирует те варианты судьбы, которые одному человеку не дано прожить. Нельзя отрицать наличие тех же свойств и в обычном фильме, и в романе, но многосерийное «дозированное» повествование их несомненно усиливает. Обосновавшийся внутри сюжета зритель интересуется самыми малыми подробностями действия и мелочами быта героев. С такой, длящейся во времени, структурой образуются своеобразные отношения.

Телевизионную специфику многосерийного кинофильма стоит искать прежде всего в драматургии и сфере восприятия, потому что по всем остальным параметрам — от режиссуры и актерской игры до монтажа и музыки — каждая серия близка кинофильму. Но все вместе эти серии несомненно принадлежат телевидению. Перенос в кинозал такого произведения практически исключен, а если и встречается, то в порядке явного курьеза. Именно в многосерийном художественном фильме можно увидеть ростки жанра, неподвластного кинематографу. Вернее даже не жанра, а рода — эпические признаки проявляются во многих сериалах. Испытывая постоянную тягу к масштабному зрелищу, основанную на подсознательном чувстве родства, ТВ чаще использует накопленное литературой, экранизируя «Вечный зови, «Дату Туташхня» («Берега»), «Россию молодую». Черты эпоса — это, конечно, частный случай, они проявляются не везде, где число серий переваливает за цифру десять. Детектив остается детективом («Семнадцать мгновений весны»}. А биографический роман биографическим романом («Михаиле Ломоносов»). Однако не все пристало сравнениями питаться. Принадлежность телевидению диктует свои, совершенно особые правила игры на территории, занятой многосерийным телефильмом, выдает патенты на новые жанры. «Операция «Трест» — уже собственное творчество ТВ. В этом фильме, как писала критика,— наблюдалось сочетание кинохроники, гротеска, мелодрамы, телепередачи с ведущим... И то, что по прошествии многих лет мы не можем продолжить список произведений подобного или близкого по строению жанра, объясняется уже не природной немощью, а тем, что, как говорил Александр Сергеевич Пушкин, «мы ленивы и нелюбопытны». И если нет упрека сценаристам и режиссерам, которые не отыскали специфики, создавая односерийные или двухсерийные телефильмы, потому что от одного их желания не могла эта специфика появиться на свет, то здесь — увы! — вина лежит на тех, кто занимается практикой телевидения. Так телевидение проигрывает на собственном поле. Оно не желает заимствовать у соседей по искусству, но тем не менее практически отказывается от «телевизионного творческого акта» именно там, где — в отличие от односерийного телефильма — может проявить себя сполна.

Не привился за три десятилетия и еще один несомненно телевизионный жанр — назовем его «сверхсериалом». Это телефильм, состоящий из множества серий, количество которых изначально не определено. Он может быть растянут на долгие годы и выходить в эфир отдельными, дробными дозами. В нашем активе пока давняя, полузабытая попытка — «День за днем», да еще двадцать выпусков «Следствие ведут Знатоки», постановка, которая медленно, но верно эволюционировала из телеспектакля в телефильм. Детектив, каковым являются «Знатоки», лишь один из самых выносливых и верных вариантов для «сверхсериала», но при этом и самый простейший из них: он состоит из череды «судебных очерков», разыгранных актерами, и скреплен несколькими постоянными героями-следователями. Более сложный и посему богатый жанр — семейная хроника, предполагающая множественность сюжетных ходов и ответвлений и практически не ограниченная во времени вплоть до полного истощения сюжета. «Сверхсериал» мог бы внедриться в телепрограмму, заняв в ней собственную, никакими циклами, фильмами не дублированную «клетку». Сейчас она пуста. Таковы результаты наблюдений, отчасти грустные, отчасти оптимистичные. Если мы осиротеем, отказавшись от «специфики» односерийного телефильма, то придется делать профессиональное простое «кино» для телевидения — и телезритель не останется в проигрыше. Если мы осознаем специфику многосерийного телефильма и все неисповедимые возможности его развития, то нас ждут новое зрелище, новые жанры; потеряв специфику в одном месте, мы найдем ее в другом. А от перемены слагаемых сумма, как известно, не меняется.

Дата размещения: 12-11-2019, 10:28