Юрий Соломин. Классический случай

— Юрий Мефодьевич, кем были ваши родители?

— Родители мои — Мефодий Викторович и Зинаида Ананьевна — были очень хорошими людьми. Прошло уже много лет, как их не стало, но я до сих пор в разных городах и даже иногда в других странах встречаю людей, которые говорят о них добрые слова. Они жили в Чите, всю жизнь работали с детьми в Доме пионеров. Отец был хормейстером, а мама преподавателем фортепиано, всю жизнь трудились вместе. Их ученики вырастали, сами становились родителями, потом бабушками и дедушками. Но когда я встречаю людей, которые до сих пор называют по имени-отчеству моих отца и мать, я понимаю, что их до сих пор помнят. Значит, они в своей жизни делали небольшое, но очень хорошее дело. Это, по-моему, самая главная награда для человека, которого давно нет.



— Чита — далекий город. И вроде бы не претендует на звание культурного центра...

— Если говорить о культурных корнях, то Чита в 20-30-х годах прошлого века, и даже раньше, была культурным центром. Там был очень хороший театр. Константин Александрович Зубов, прекрасный артист и режиссер Малого театра, в молодости работал в труппе, которая полгода давала спектакли в Чите, полгода в Маньчжурии. Знаменитый Олег Лундстрем, руководитель джазового оркестра, тоже воспитывался и учился в Чите. Он с родителями уехал в Маньчжурию, но потом вернулся. Родители мне рассказывали, что в Чите была даже консерватория, и там вместе с ними учились очень многие известные музыканты. Например, композитор Николай Будашкин. Отец писателя Михаила Задорнова — Николай Задорнов, тоже писатель, из Читы, из их компании.

— А вы чем занимались в детстве?

— Всем занимался. Поскольку родители были музыкантами, они меня и брата Виталия тоже пытались учить музыке, но ничего из этого не вышло. Я занимался во всех кружках: танцевальном, вокальном, кукольном, драматическом, живописном.

— А когда актерство захватило?

— Не в Доме пионеров, а раньше, точно не могу вспомнить. Когда учился в школе, был спокойным ребенком, не сорвиголова — у меня просто не было времени (как и теперь), потому что после уроков я сразу шел в Дом пионеров. Когда окончил школу, и мыслей других не было, как поступить в Училище имени Щепкина. В 1949 году я увидел фильм, посвященный 125-летнему юбилею Малого театра, там показывали Театральное училище имени Щепкина, мастеров, и был назван адрес — Неглинная, 6. Через четыре года, получив аттестат зрелости и даже не зайдя домой, с почты отправил его по этому адресу. А потом мне прислали вызов, и я поехал в Москву.

— Вот так просто?

— Не просто. Я поступал на курс к Вере Николаевне Пашенной. Была такая знаменитая актриса, которая очень хорошо знала традиции Малого театра. Художественное слово нам преподавал Михаил Иванович Царев. Я поступил сразу, с первого захода. Вообще Щепкинское училище всегда было местом, куда очень много приезжало ребят из провинции: Луспекаев, Весник, Роман Филиппов, Марцевич, Любшин, Олег Даль, Виталий Кононов, мой брат Виталий Соломин, Инна Чурикова, Александр Домогаров, Олег Меньшиков, Дима Харатьян...
И сейчас там очень много ребят из провинции. Когда я набираю курс, то со своими педагогами очень тщательно «прощупываю» всех, кто приезжает. Хотя сейчас меньше едут к нам из Владивостока, Хабаровска, Читы, Иркутска: билеты дорогие. Но тех, кто добирается, мы смотрим очень внимательно, чтобы не ошибиться.

— Малый театр ставит только классику и не допускает в ней никаких новаций. Все идет так, как писали авторы. Почему?

— Объясняю. Весь мир уже сто лет с лишним знает, что такое система Станиславского. Станиславский был учеником выдающейся актрисы Малого театра Гликерьи Николаевны Федотовой. МХАТ возник в 1898 году. Малый театр — в 1756 году. Нам уже 250 лет. Поэтому мы несколько отодвинуты, как считают некоторые критики, от «современного» искусства и говорим: мы вас не трогаем и вы нас не трогайте. Мы сохраняем традиции. Наш зал был построен 200 лет назад, одновременно с Большим театром. Ну, поставили в Большом несколько произведений, которые называют «современными». Хорошо еще, сделали это на малой сцене. Можете ли вы себе представить такие постановки на основной сцене? Сам зал, сама сцена принадлежат истории...
Ну давайте уничтожим вообще старые вещи например мебель. Вот кабинет, где мы с вами разговариваем, — здесь все XIX век. И чем это хуже новомодной мебели? Мы сидим за этим столом, пьем чай. Наш реставратор собрал этот гарнитур из разных предметов, разбросанных по театру. Я ему говорю: «Ну что, нам теперь ленточку повесить: сидеть нельзя?» А он отвечает: «Нет, мебель живет тогда, когда ею пользуются». С тех пор прошло 18 лет. Она живет.

— Но вы же делаете классику актуальной? Вот ставите сейчас «Ревизора».

— Актуальной? Классика не делается актуальной. Она понимается театром и должна пониматься зрителем. Я гарантирую, что будет реакция зрителей, когда Земляника скажет: «Хороших лекарств мы не употребляем. Простой человек, если выживет, то и так выживет». Это правильно поймут все. Потому что об этом сегодня только ленивый не говорит. И не надо тут кукиша в кармане держать и подмигивать: понимаете, на что мы намекаем? Да ни на что не намекаем. Или вот Городничий говорит: «Тихо, тихо. Ну давайте все сделаем семейственно». Одно слово — и достаточно. Вы уже улыбнулись. Гоголь не знал, что будет в нашей сегодняшней жизни, он писал в XIX веке. Мы не будем передергивать: это было тогда и есть сегодня. Я так читаю классику и по-другому не умею, не могу. Потому что как человек, принадлежащий культуре и искусству, не имею права вмешиваться в текст. Зритель приходит на спектакль, видит обстановку того времени. Конечно, мы не можем воссоздать ее досконально, пытаемся приблизиться к ней образно. Приходящей к нам молодежи пытаемся помочь понять то, о чем говорит автор. И тогда происходит слияние авторского замысла и нашего современного театрального искусства. Если автор говорит одно, а на сцене стоит палка и два стула, то впечатление будет совершенно другим. А если костюм, парик... Ну, как без них играть Мольера? Говорят: вот они строят декорации... А почему мы должны обходиться без них? В кино показывают мордобой очень натурально и говорят: это жизнь. А здесь что — не жизнь? Мы никогда не придем к общему знаменателю, потому что один думает так, другой воспитан по-другому.

— Ну хорошо. А в новом спектакле вашем будет какая-то концепция?

— Что значит «концепция»? Концепцию дал Гоголь. Он уже все написал и что-то переделывать, перетягивать не нужно. Мы берем текст Гоголя и добавляем то, что было из первых вариантов вычеркнуто цензурой. Когда начинали репетировать, артисты спрашивали: про что будем рассказывать? Я говорю: давайте почитаем пьесу. Начали читать — и через пять минут все стали смеяться. Так же брали реплики из первого варианта чеховской «Чайки». Помните, Медведенко говорит Тригорину: «Вы напишите про нас, учителей, ведь нам очень тяжело, получаешь двадцать три рубля, и то не вовремя, и тебе уже все равно, круглая земля или квадратная». Вот эта реплика вызывает у зрителя реакцию. Но она была вымарана. Наверное, учителя в то время были в большем почете. И у Гоголя есть реплики, которые были вымараны, я не знаю, по каким обстоятельствам, то ли по литературным, то ли по редакторским. Но кое-что, нам показалось, можно оставить.

— У вас есть артистическая родословная? Вы учились у Пашенной, а она у кого?

— Конечно, есть. Вера Николаевна Пашенная была ученицей первого русского педагога и режиссера Александра Павловича Ленского. Вот на стене висит его портрет. Ленский умер в 1906 году. У него не было прямого учителя. Воспитывался в провинции. Мать — итальянка, отец — вельможа. Александр Павлович был незаконный сын. Средств к существованию не имел, но учился в университете, потом стал актером. У нас есть и другие династии. Садовские, например. Сейчас, к сожалению, из них осталась только одна Татьяна Рыжова. Недавно ушел из жизни Пров Садовский. Этим династиям по 200 лет. А начинали они от Щепкина, от Островского.

— Когда у вас будет юбилей?

— 30 августа отметим 250 лет создания труппы. Она тогда называлась Императорской. Указом императрицы Елизаветы Петровны в 1756 году были созданы четыре императорских театра, которые получили государственные субсидии. Это Александрийский и Мариинский театры в Петербурге, Большой и Малый в Москве.

— У вас в театре здороваются с незнакомыми людьми. Почему?

— Да. Как в деревне. Это не случайно. У нас всякий, если видит незнакомого человека, здоровается. Он же к нам в гости пришел. А может, кого-то ищет. А может, ему надо помочь. Это нормально.

Дата размещения: 10-11-2019, 09:23