Опра Уинфри. Королева телеэкрана

«Выключите камеры! Пожалуйста, выключите камеры!!!» — умоляла Опра. Она с трудом подавляла рыдания, по лицу растекся грим, и ведущая беспомощно пыталась прикрыться микрофоном. Сегодня, как и каждый вечер, чикагское телевидение транслировало на всю Америку знаменитое «Шоу Опры Уинфри». В этот раз героиней Опры оказалась женщина средних лет по имени Кэтлин. В результате семейного конфликта она пережила раздвоение личности и долго лечилась в клинике. Опра, как обычно, сочувственно расспрашивала гостью о детстве. Кэтлин, немного помявшись, вдруг рассказала, как ее, десятилетнюю, изнасиловал отец и что она пережила из-за этого. «Не верите небось мне? — подняла женщина злые глаза на Опру. — Никто не верит. Даже врачи. А это правда, правда!



Знали бы вы все, что это значит!» — истерически крикнула Кэтлин в зал. И тут с Опрой случилось нечто: она кинулась к женщине, крепко обняла ее и заголосила: «Я верю, верю! Я понимаю, как это страшно! Я сама через это прошла...» Опомнившись, Опра попыталась прервать эфир, но ее не послушали. Это был самый ужасный момент за долгие годы, что Уинфри находилась перед теле- камерой. Каким-то нечеловеческим усилием воли она взяла себя в руки и продолжила передачу. Выйдя из студии сама не своя, Опра поспешила спрятаться в редакторской комнате. В ушах стоял восхищенный возглас оператора Питера: «Ну ты даешь, Опра! Вот это шоу!» Сидя перед большим зеркалом, Опра увидела свое перекошенное лицо: чернокожая горилла, вот кого она себе напоминала. Огромная чернокожая горилла! А ведь выходила в эфир красавицей, даже сама себе понравилась сегодня, с ней такое редко случалось: волосы красиво уложены, лицо благодаря тональному крему приобрело ее любимый светло-шоколадный оттенок — Опре всегда казалась, что ее кожа слишком черна даже для афроамериканки.

У сводной сестры Патриции почему-то цвет лица значительно светлее. Наверное, поэтому мать всегда любила Патрицию больше. Зазвонил телефон. — Слушаю, — бесцветно отозвалась Уинфри. — Поздравляю, О! — раздался взволнованный мужской голос. Стедди... Ее бойфренд. Это он придумал для Опры уменьшительное имя — О, ей так оно нравится! — Всегда знал, что ты гениальная актриса! Я поначалу даже подумал, что ты всерьез. Но все же рискованно сообщать обожающей свою Опру публике, что ты «сама через это прошла». Неоправданный риск, могут пойти сплетни. — Мы потом поговорим, Стедди, ладно? — умоляюще попросила Уинфри. Ей вдруг стало жутко: узнай Стедмен всю правду, он наверняка немедленно бросил бы ее. ...Больше всего на свете Опра боялась потерять Стедмена Грэма, с которым познакомилась год назад, в конце 1986-го, на вечеринке у общих друзей. До этого у знаменитой телеведущей Опры Уинфри лет десять не было бойфренда, лишь какие-то нелепые случайные поклонники. Стедди был на три года старше Опры, то есть на момент знакомства ему было тридцать пять. Из общего разговора Уинфри поняла, что Стедмен — бывший баскетболист, а сейчас директор маркетинговой фирмы. Хозяйка дома Нина Род шепнула Опре, что он разведен, в общем, свободный парень! Бросив взгляд на стройного двухметрового чернокожего красавца Грэма, Опра привычно вздохнула: такие не про ее честь. А ведь Грэм сразу ей приглянулся. Сидя напротив Стедмена в кресле, Опра хотела было втянуть живот, но тут же оставила эту попытку: разве не комично ее желание привлечь внимание бывшего баскетболиста? Когда в тебе сто пятнадцать килограммов, вряд ли можно рассчитывать не то что на хорошую, а вообще на какую-либо партию. Однако Грэм с любопытством смотрел на Опру, старался вовлечь ее в разговор. Что ж, это пожалуйста! Разговаривать — ее профессия, и, пожалуй, тут у нее нет конкуренток. Отбросив романтические фантазии, Опра незаметно увлеклась беседой, живописно и с юмором рассказав про недавние съемки у Стивена Спилберга в картине «Цвет пурпура». Да-да, это был тот редчайший случай, когда мечта и действительность совпали: Опра буквально грезила романом Элис Уокер, по которому был написан сценарий, и вдруг, пожалуйста, прямо как в сказке: в одно волшебное утро ей звонит сам Спилберг и говорит: «А не хотите ли, мисс Уинфри, сняться у меня в роли Софии?» Опра оживилась от приятных воспоминаний: «Я всегда говорила отцу: «Увидишь, меня когда-нибудь откроют!» В смысле — как актрису. Вот меня и открыли!» Меньше всего Опра ожидала звонка Стедмена на следующее утро. Она не расслышала? Он зовет ее поужинать? «Сожалею, но у меня запись», — с деланным безразличием ответила Уинфри. Стедмен настаивал: «Завтра?» — «Тоже запись». — «Послезавтра? Тоже запись? В выходные?!» «Созвонимся ближе к делу», — угрюмо выдохнула Опра и повесила трубку. Так она и поверила, что красавчик Грэм жаждет общества ее увесистой особы. В гостях были девушки куда привлекательнее. Взять хотя бы ее продюсершу Мэри Кэй Клинтон — изящная, хорошенькая, вот ее бы и приглашал. Но Стедмен продолжал проявлять настойчивость. Звонил, присылал каждое утро огромный букет роз, даже заходил днем в студию, пытаясь увести Опру пообедать. «Наверняка парень позарился на мои деньги или славу! Не на мои же прелести, как ты считаешь?» — терзала Опра по телефону единственную закадычную подругу Гейл Кинг, тоже тележурналистку, в то время работавшую в Коннектикуте. «По-моему, Опра, ты занимаешься самоистязанием! — возмутилась Гейл. — После истории с тем психом ты теперь до смерти будешь считать, что в тебя нельзя влюбиться?» Да нет, дело не только в «том психе». Все гораздо хуже, просто Гейл, которая знает все Оприны тайны, из чувства сострадания закрывает на это глаза. История с Уильямом Тейлором — просто закономерный итог ее прошлой жизни. Опра тогда работала на телевидении в Балтиморе. Ей было слегка за двадцать, и она еще не превратилась в такую корову, как сейчас, хотя худышкой ее тоже нельзя было назвать. Этот Уильям, внештатный репортер, встречался с Опрой, говорил о любви. А потом вдруг заявил, что ему стыдно знакомить Уинфри со своими приятелями. «Почему?» — оторопела Опра. «Посмотрись в зеркало, тогда и поймешь, цыпка, что ты немногим красивее обезьяны, — рассмеялся Тейлор. (Этот тип всех девушек называл «цыпками».) — Я-то, допустим, люблю твою душу, но кому это объяснишь? Уинфри тогда всю ночь поливала слезами подушку, а на следующий день впервые сказалась больной и не вышла в эфир. Однако послать наглеца Тейлора куда подальше оказалось выше ее сил. Одиночества Опра уже тогда, в юности, боялась больше любого унижения. Сейчас стыдно вспоминать об этом, но она предпочла в буквальном смысле стать рабой Тейлора, только бы он ее не бросил. Опра выполняла самые нелепые прихоти парня, потешавшегося над ее покладистостью. Например, выковыривала для него косточки из каждого ломтика арбуза. Уильям, видите ли, обожал арбузы, но не желал утруждать себя выплевыванием косточек. Но это еще «цветочки». Тейлор заставил ее курить марихуану: видите ли, одному ему находиться «под кайфом» скучно! Девушка пошла и на это: преодолевая отвращение, почти два года давилась сладковатым дымком. Однажды Опра, возвращаясь с работы, увидела на улице Уильяма целующим другую девушку. Она помнит, как в тот вечер, вместо того чтобы прогнать милого дружка взашей, вдруг беспомощно ляпнула: «Может, мы поженимся? Честное слово, я буду хорошей женой». Уильям гоготал до колик, не мог остановиться: «Ну, это уж слишком, цыпка! Ты мне окончательно осточертела». Ночью Опра написала записку, попросив никого не винить в своей смерти. Взяла пригоршню снотворных таблеток, стакан воды... Все-таки страшно. Как это так — ее вдруг не станет совсем? Нет, очень страшно. Пусть она похожа на обезьяну, как утверждает Уильям, но ведь почему-то ее взяли на телевидение? Опра распахнула окно и выкинула все таблетки в поблескивающую внизу лужу. Потом кинулась на кухню, опустошила аптечку и на всякий случай вышвырнула ее содержимое туда же.

...После разрыва с Тейлором личную жизнь Опре целиком заменила работа. С привычной самоиронией она говорила себе: пусть у нее нет мужа, зато имеется восемьдесят восемь миллионов в банке. Астрономическая цифра, не укладывающаяся в голове самой Уинфри. В самом деле, зачем ей муж? Она даст фору любому мужчине! Опра стала одной из первых женщин Америки, которая могла позволить себе личную телестудию. Ее детище называлось «Нагро Productions», Harpo — ее имя наоборот. Постепенно Опра начала строить свою империю: для этой цели неподалеку от центра Чикаго приобрела гигантское помещение площадью 88 тысяч квадратных метров и на его обустройство под современный телецентр потратила десять миллионов. Она выкупила у крупнейшего телесиндиката «King World Productions» права на собственное «Шоу Опры Уинфри» и стала сама себе хозяйкой. Если раньше согласно контракту Опра вела шоу исключительно в прямом эфире, то теперь делала это не чаще двух раз в месяц, остальные передачи выходили в записи. «У меня теперь много времени, я смогу чаще питаться!» — мрачно шутила Уинфри в ежедневных телефонных разговорах с подругой Гейл Кинг. Еда действительно была для Опры важнейшей частью бытия. Увы, это не шутка. Опра иногда чувствовала себя буквально одержимой гамбургерами, хот-догами или чипсами. Если случался стресс, она могла проглотить до десяти упаковок чипсов. Это был незаменимый транквилизатор и антидепрессант одновременно. Уинфри даже открыла ресторан «Эксцентрик» вместе со знаменитым чикагским ресторатором Ричардом Мелманом. Здесь подавали изысканные, отлично приготовленные блюда французской, итальянской, английской и американской кухонь. ...Собственно, в этом ресторане Опра в конце концов уступила ухаживаниям долговязого Стедмена Грэма. Бывший баскетболист уговорил-таки Опру вместе пообедать и сразил ее таким признанием: любым ресторанам он предпочитает «Макдоналдс». Кстати, он тут, неподалеку, за углом. И, весело подмигнув Уинфри, Грэм взял ее за руку и потащил к выходу. «Потом как-нибудь объяснитесь со своими менеджерами, почему мы сбежали», — бросил на ходу Стедди. Они не стали заходить в «Макдоналдс» — Опра стеснялась. Грэм заказал, кажется, целую гору снеди через окошко автомобиля с улицы. Он не напрашивался к Опре в гости, как та напряженно ждала. Отнюдь — предложил отправиться к нему в отель: Грэм жил в Нью-Йорке, а в Чикаго приезжал только в командировки. Уплетая гамбургеры, Опра тайком разглядывала Грэма: вот это фигура! В отличие от нее Стедмену, видно, гамбургеры шли только на пользу... Опра не знала, что и думать, но роман с Грэмом набирал обороты. Таблоиды, разумеется, вовсю трубили про «очередного охотника за большими деньгами и легкой славой». Однако Стедмен вовсе не стремился появляться с Опрой в общественных местах. (Ей, кстати, это импонировало.) Он категорически отверг бриллиантовые запонки, которые Уинфри преподнесла ему на день рождения: «Я не альфонс и не нуждаюсь в таких дорогих подарках, О! Запомни и больше не делай таких глупостей». В 1989 году Грэм купил в Чикаго скромную квартиру в нескольких кварталах от роскошных апартаментов Опры, на берегу Мичиганского озера. (Уинфри занимала в доме целый этаж.) И по-прежнему всячески избегал ходить к ней в гости. В конце концов Опра — отчасти и ради того, чтобы укрыться от вездесущих репортеров — приобрела ферму в Индиане: помимо большого хозяйского дома там имелись восьмикомнатный гостевой дом, роскошный бассейн, спортзал и конюшня на девять лошадей. Еще на ферме жили овцы, куры и собаки. В свободное время Опра обожала возиться со своим зверьем. Вот на ферме, кстати, Стедмен бывал охотно. В начале октября 1992 года Опра с подругой Гейл Кинг слонялись по ферме в ожидании приезда Стедмена: он обещал привезти из Чикаго запись ее ток-шоу, которое через неделю должно выйти в эфир. Уинфри хотелось обсудить с Гейл и Стедли кое-какие смущавшие ее детали. Увидев в окно машину Грэма, Опра выскочила во двор. Стедмен неторопливо вылез из машины, с наслаждением вдохнул чистый воздух и, поцеловав Опру в пышные волосы, сказал: — Дай-ка руку. Опра удивленно протянула руку, и Стедмен надел ей на палец кольцо с внушительным бриллиантом. — Что это значит? Что это значит? — охрипшим от волнения голосом повторяла Опра. Уинфри никогда не носила колец, и на однажды заданный Грэмом вопрос: «А собственно почему?» — ответила, что хочет носить на руке только одно-единственное кольцо... обручальное. — Надеюсь, О, ты станешь моей женой, — покашливая, сказал Грэм, глядя в лицо подруги: у Опры в глазах стояли слезы. — Теперь я могу себе это позволить. Только сейчас, увеличив свое состояние до двадцати миллионов, Грэм счел, что достаточно независим, чтобы сделать ей предложение. Тот вечер на ферме был, наверное, самым счастливым в жизни Опры Уинфри. Радость омрачало только одно обстоятельство: она ведь так и не посмела поведать Стедди ужасную правду о своем прошлом. После того злополучного эфира Уинфри хотела это сделать, но духу у нее так и не хватило.

Свадьбу назначили на 8 сентября 1993 года. «Почему так не скоро?» — разочарованно спрашивали Гейл и все остальные. Оказывается, на этом настояла сама Опра из суеверных соображений: 8 сентября было днем бракосочетания ее отца Вернона и мачехи Зелмы. Она утверждала, что никогда не видела более счастливых супругов. Готовиться к свадьбе Опра начала еще зимой: во всех подробностях обсудила с дизайнером Оскаром де ла Рентой свой свадебный наряд; они со Стедди составили список гостей, обдумали место церемонии и прочие приятные подробности. — А еще я готовлю Стедди сюрприз,— смущенно призналась Опра подруге Гейл Кинг. — В этот день выйдет моя «Автобиография», я уже договорилась с издателями. Гейл с сомнением покачала головой, однако ничего не сказала. Но Уинфри твердо решила: раз уж она выходит за Стедди замуж, то прежде всего ей следует быть с ним честной. Абсолютно честной. Самый близкий человек имеет право знать всю ее подноготную. Стедди должен все понять. Опра искренне верила в это. Как-то раз она возвращалась со студии раньше обычного. Стоял промозглый чикагский март. Поставив машину, она увидела в своих окнах свет и страшно обрадовалась: Стедди дома! У нее дома! После обручения он нередко оставался у Опры на ночь. Неслышно пробравшись по мягким коврам в кабинет, она хотела, как девочка, неожиданно подкрасться и обнять Стедди сзади: он сидел за письменным столом и читал. Но Грэм что-то почувствовал и так резко повернулся, что едва не рухнул со стула. Выражение лица жениха сразу очень не понравилось Опре. В его глазах плясало никогда раньше не виданное Опрой бешенство. — Как ты могла все это написать? — крикнул Стедмен. Опра поняла: он читал рукопись ее автобиографии. — Как ты вообще можешь делиться со всем миром этой чудовищной грязью, что тебе довелось пережить? Признаться, не ожидал от тебя... ангел О! — Чего именно не ожидал? — тихо спросила Опра. Кровь отхлынула от ее лица, и вместо темно-шоколадного оно стало буро-серым. — И когда же ты намереваешься предать гласности свои откровения? — будто не слыша ее вопроса, ядовито полюбопытствовал Грэм. — Книга должна выйти 8 сентября, в день нашей свадьбы, — еще тише пролепетала Уинфри. — Надеюсь, ты понимаешь, что выход этой книги будет единственным... — Грэм сделал особый упор на последнем слове, — единственным событием этого долгожданного дня? ...Родители Опры встретились случайно. Четырнадцатилетняя чернокожая девчонка по имени Вернита Ли, будущая мать Уинфри, в тот вечер была, кажется, не совсем трезва. А двадцатилетний солдатик (тоже афроамериканец) Вернон Уинфри отпросился в увольнительную. Он до невозможности стосковался в казармах по женской ласке, и объятия Верниты его очень утешили. Разумеется, девочка не призналась ухажеру, что несовершеннолетняя. Наутро парочка спокойно рассталась, не рассчитывая больше встретиться. Однако девять месяцев спустя Вернон, который как раз собирался демобилизоваться, получил странное письмо: «У тебя родилась дочь. Пришли денег и одежды». И подпись — «Вернита». Целый день Вернон мучительно пытался вспомнить, кто же такая, черт возьми, эта Вернита? Наконец его осенило. Он собрал свои небогатые сбережения и отправил по указанному в письме адресу, ни на секунду не усомнившись, что именно он отец ребенка. И, между прочим, совершенно напрасно. На тот момент, когда Верните пришло время рожать, она решала сложную проблему: кого указать в свидетельстве о рождении в качестве отца будущего ребенка? Претендентов на эту роль она насчитала по крайней мере шесть. Малолетняя мать понятия не имела, кто же из них ее «осчастливил». После долгих колебаний Вернита остановила свой выбор на том симпатичном солдатике. Он смутно запомнился ей как добрый и бесхитростный парень. И Верните не пришлось впоследствии раскаяться в выборе: Верной никогда не уклонялся от родительских обязанностей.

Впрочем, свою (или не свою — это уже не имело значения) дочь Опру он впервые увидел, когда той уже исполнилось восемь. А до этого регулярно посылал ее матери столько денег, сколько мог. Вернон перебрался в Нэшвилл, штат Теннесси, днем обучался ремеслу парикмахера, а по вечерам брался за любую работу — грузчика, санитара в больнице, чернорабочего... В праве свиданий с дочерью ему до поры до времени было отказано. Раннее детство — до шести лет — Опра провела в доме бабушки Хэтти Мэ. Вернита же отправилась в Милуоки в поисках работы и счастья. Бабушка была женщиной необразованной, но доброй и набожной. Кстати, предметом ее непроходящего разочарования было то, что в свидетельстве о рождении внучки неправильно написали ее имя: вместо библейской Орпы из «Книги Руфи»— в честь которой назвали девочку — получилась какая-то непонятная «Опра». У Опры очень рано проявились редкие способности. К двум с половиной (!) годам она с помощью бабушки научилась читать. Поскольку книг в доме практически не было, читать девочка училась по Библии. Тогда же Хэтти Мэ заметила, что Опра чуть ли не с первого раза дословно запоминает мудреные библейские притчи и выразительно декламирует псалмы. Да и дикция ее уже в три года была безупречной. Бабушка гордилась необычной девчушкой, которая, как взрослая, читала религиозные стихи на воскресных собраниях местной баптистской общины, и очень одобряла мечту Опры стать проповедницей или миссионером. Вполне возможно, мечта Хэтти и осуществилась бы, если бы Вернита неожиданно не вспомнила о дочери. Она наконец-то нашла более или менее постоянную работу горничной и решила, что теперь вполне может заниматься Опрой сама. В Милуоки девочке не понравилось сразу: грязная, кишащая тараканами квартира, в которой жила куча родственников — дяди и тети Опры, многочисленные кузены и кузины. В комнатенке, где поселили девочку, кроме нее и матери жили еще двое — ее сводная сестра Патриция и брат Джефри. От кого Вернита успела их родить — Бог весть...

Однажды — Опре только исполнилось девять — мать оставила детей на попечение девятнадцатилетнего двоюродного брата и на весь вечер куда-то упорхнула. Кузен напился и стал гоняться за маленькой Опрой по всему дому, требуя, чтобы она села к нему на колени. Она не давалась, изворачивалась, даже кусалась. Дело кончилось тем, что братец изнасиловал ее в темной ванной. Как она кричала! Но хоть дом и был битком набит людьми, никто даже ухом не повел. Кричит это Вернитино отродье, ну и пускай себе кричит. Мать придет — разберется. Кузен выволок обессиленную Опру во двор и взял с нее клятву («Иначе убью, запомни!») никому и никогда не рассказывать о случившемся. Потом повел ее в город и купил мороженое. Но, очевидно, кузен сам спьяну проболтался кому-то из мужчин в доме, что Опра — уже не девственница. И началось... Сначала к ней повадился какой-то великовозрастный приятель матери, потом ее изнасиловал родной дядя... В течение нескольких лет Опра была предметом посягательств едва ли не всей родни и округи. Сначала она реагировала истерическим плачем, потом ушла в себя. Жаловаться матери Опра боялась: она была уверена, что, во-первых, мать не поверит ей, а во-вторых, поколотит. Несколько раз несчастная Опра убегала из дома. Ее ловили и возвращали обратно. Однажды в центре Милуоки, около дорогого отеля, девочка заметила белый лимузин. Из машины выходила знаменитая певица Арета Фрэнклин, Опра знала ее в лицо. Не секунды не раздумывая, она кинулась к остолбеневшей Арете, схватила ее за руку и наплела дикую историю: родители ее бьют, выгнали из дому. Ей надо только купить билет на автобус, чтобы добраться к родным в Огайо. Сердобольная Фрэнклин вручила девчонке стодолларовую купюру. Опра немедленно сняла номер в отеле и несколько дней жила там припеваючи — смотрела телевизор и объедалась чипсами. На третий день мать обнаружила ее укрытие и вернула в ненавистный дом. Дела пошли еще хуже; чтобы следующий побег из этого ада увенчался успехом, Опра начала подворовывать деньги из сумочки матери. Заметив это, Вернита не раздумывая заявила на дочь в полицию, и Опру отправили в колонию для несовершеннолетних. Девчонка было обрадовалась, что жизнь изменилась к лучшему, но через пару недель ее вернули матери: колония оказалась так переполнена, что не хватало мест для подростков, совершивших более серьезные преступления. Тем временем Вернита решила, что с нее довольно: пусть теперь Опру воспитывает отец. Девочка до этого несколько раз гостила летом в Нэшвилле у Вернона и его жены Зелмы в их уютном маленьком домике. У отца и мачехи не было детей, и они искренне радовались каждому приезду девочки. Вернону долго не удавалось уговорить Верниту отдать ему дочь насовсем. И вот наконец тринадцатилетняя Опра переехала к отцу. Она была бы очень счастлива, если бы не одно обстоятельство, денно и нощно ее терзавшее. Опра не случайно носила мешковатые майки и платья, что чрезвычайно удивляло мачеху. Когда скрывать тайну больше не было ни сил, ни возможности, Опра, рыдая, бросилась в ноги отцу и призналась, что беременна. Девочка была на седьмом месяце. Она так кричала и плакала, умоляя ее простить, что в тот же день начались схватки. Преждевременно рожденное дитя умерло через несколько дней. Опра давно втайне считала себя преступницей и блудницей, а теперь она еще и убийца! Ненависть и отвращение к себе достигли предела: запершись в сарае, она исхлестала себя до крови плеткой. Отца и мачеху, не выкинувших ее из дома, как гулящую кошку, после этой истории, Опра почитала чуть ли не святыми. ...Вот, собственно, и все из автобиографии Опры, что мог тогда прочесть Стедмен. После ухода Грэма она порвала рукопись на мелкие клочки и погрузилась в состояние абсолютной апатии. Уинфри не выходила из дому, никого не принимала и только ела, ела, ела... Когда вес подошел к угрожающей цифре — 130 кг, она с трудом передвигала ноги, начались перебои в сердце, одышка и жесточайшая бессонница. О том, чтобы появиться в таком виде перед телезрителями, не могло быть и речи. Знаменитый психоаналитик доктор Нисс, к которому Уинфри в конце концов обратилась, выслушав ее историю, прежде всего объяснил, что она «заедает» непереносимые оскорбления и унижения, которым подвергалась в детстве и юности. Нисс заставлял Опру снова и снова в мельчайших подробностях рассказывать о самых травматичных событиях ее жизни, и не просто рассказывать, а переживать их: на сеансах Опра плакала, в отчаянии колотила кулаками в стену. В один из дней Нисс отправился с Уинфри за город: там в чистом поле он снова попросил ее вспомнить самые болезненные моменты жизни. «А теперь кричи, — приказал врач. — Кричи так сильно, как только можешь». Хорошо, что место было безлюдное: оглушительный звериный вой длился не менее получаса. Все, что с детства копилось в душе Опры, выплеснулось с криком. Как ни странно, после этого ей стало значительно легче и начался постепенный процесс выздоровления. Нисс объяснял Опре, что ей не в чем себя винить, не за что себя ненавидеть, он учил Уинфри любить себя. — Ведь на самом деле вы гениальная журналистка и все- го добились собственным трудом. Да пусть кто-нибудь попробует, пережив такое детство, добраться до профессиональных высот Уинфри! — говорил врач. Теперь Нисс заставлял Опру вспоминать, как она пришла к своему триумфу. ...Вернон Уинфри был человеком добрым, он решил, что его долг — сделать из оступившейся дочери человека, а не отталкивать ее. Младенца Опры Бог прибрал, может, оно и к лучшему — дочери необходимо учиться. И отец заставил Опру засесть за учебники. Вскоре она стала одной из лучших учениц нэшвиллской школы.

— Значит, ваш внушительный вес, на котором вы так зациклены, не помешал сделать столь блистательную телевизионную карьеру? — прищурился доктор Нисс. Опра задумалась: а ведь и правда. Раньше она не переставала этому удивляться. Уинфри припомнила характерный эпизод: в 1988 году ради Стедмена Грэма она совершила невероятное — благодаря специальной диете и спортивным нагрузкам, разработанным ее личным тренером Бобом Грином, за лето скинула шестьдесят килограммов! С доктором Ниссом Уинфри распрощалась с благодарностью: теперь она могла вернуться к работе и нормальному образу жизни. Опра сочла своим моральным долгом обратиться в сенат с требованием принять закон о наказании за совращение малолетних. Как Уинфри гордилась, когда президент Клинтон внес ее предложение в законодательство как «закон Опры»! «Шоу Опры Уинфри» тоже претерпело некоторые изменения: ведущая в основном стала делать программы про разбитые семьи, униженных детей, про вышедших из тюрем бывших преступников, излечившихся и неизлечившихся алкоголиков и наркоманов. Про свой собственный печальный опыт Опра говорила с телеэкрана абсолютно открыто. И это вовсе не оттолкнуло от нее публику, как опасались аналитики. Напротив, рейтинг программы достиг самого высокого уровня в истории среди публицистических передач. Попасть в эфир к Уинфри считалось большой честью даже для крупных политиков. Кстати, во время скандала, связанного с Биллом Клинтоном, Опра по собственной инициативе пригласила в студию Хиллари. И после этой передачи сочувствие и уважение американцев к супруге президента многократно возросло. Кстати, они с Хиллари после этого подружились, и миссис Клинтон иногда гостит в доме Опры. Произошли перемены и в личной жизни. Помнится, той осенью 1996 года у Опры было особенно много работы, и она часто засиживалась допоздна в своем уютном кабинете, где некогда произошел разрыв с Грэмом, и изучала груды писем. Уинфри отказывалась доверить эту работу секретарям. За окном выл ноябрьский ветер — самое унылое время года для Чикаго. Вдруг ее взгляд наткнулся на знакомый почерк. Стедмен! Опра дрожащими руками вертела письмо, не зная, открывать или нет. Грэм писал, что специально решил отправить свое послание общей почтой. Дойдет до Опры — значит, судьба. Не дойдет — тоже судьба... За это время он прошел длительный курс терапии у психоаналитика, многое понял и умоляет его простить. Он всегда любил и любит только Опру. Никто, кроме нее, ему не нужен. «Если да, — писал Грэм, — встретимся в твоем ресторанчике, если же не придешь, значит, ты поставила на мне точку, и я этого заслуживаю». В назначенный день Опра часа три прихорашивалась перед зеркалом, перемерив все платья и костюмы. Наконец накинула подаренную Гейл Кинг золотистую шаль, в которой ее габариты не так бросались в глаза. Когда Опра вошла, Грэм уже сидел за столиком. Такой же красивый, такой же стройный. При виде Опры Грэм вскочил, опрокинув стул. Она прочла в его глазах именно то, что хотела прочесть. И поверила ему во второй раз. По сей день пятидесятилетняя Опра Уинфри и пятидесятитрехлетний Стедмен Грэм живут вместе; за все эти годы у них не было повода усомниться в верности друг друга, хотя они так и не поженились. Скорее всего Грэм не хочет, особенно после всего случившегося, становиться «мистером Опра Уинфри». Однако журналистам на неизменный вопрос о свадьбе шутливо отвечает, что не может же он жениться на ангеле. Американцы в самом деле считают Опру доброй феей.

Дата размещения: 13-11-2019, 07:56